Нет, Владимир Познер знал, когда родиться: 1 апреля, в День дурака. Или в День смеха, кому как нравится, но там одно переходит в другое, согласитесь. Итак, один из умнейших людей современности отметил свой юбилей 1 апреля. Познеру исполнилось 90 лет, ровно. Вы верите в это?
Но он прав, Познер, он хочет, чтоб мы задумались. Вот ты ходишь такой мудрый-мудрый, умный-умный, все на свете просчитываешь, практически не ошибаешься, даже в казино. Тебе кажется, что ты поймал бога за бороду, вот же она, заветная птица счастья. Но приходит время, и птица твоей мечты в шикарных павлиньих перьях вдруг крикнет тебе однажды «ку-ка-ре-ку» и жестоко посмеется над тобой. Потому что жизнь все равно умнее тебя, мудрее, и по сравнению с ней, с жизнью, все мы дураки, даже самые ушлые и удачливые. Поэтому 1 апреля не только личный праздник Познера, но и всех нас.
А еще было выражение, что телевизор — это наркотик. Что вся настоящая жизнь происходит именно и только в телевизоре. Что если тебя там показали, ты есть, а не показали, нет тебя, даже не ищи. И события нет.
Познера нет в телевизоре уже 2 года. И его стали забывать, факт. Даже Познера! Случилось то, чего он так опасался.
Всеми силами всегда и всюду пытался остаться в телевизоре. И у него получалось. Потому что такие суперпрофессионалы на дороге не валяются. Он казался неразрывно связан с телевизором какой-то вечной пуповиной. Познер и ТВ — близнецы-братья, мы говорим Познер — подразумеваем ТВ. И наоборот.
Тех, с кем он начинал, давно уже нет на волшебном экране, а он был, до самого последнего времени был. И это не считалось натяжкой: вот, мол, держат ветераном из уважения к его былым заслугам. Нет, Познер всегда был в форме, всегда на гребне информационной волны, всегда актуален. Да, он ходил между струйками, умел приспосабливаться, не говорил лишнего, вовремя останавливался. Грозил увольнением, отставкой, прощался, но не уходил, как истинный… телевизионщик. Если нужно, умел закрыть острую тему: бла-бла-бла, как пародировали его на Первом канале в программе «Большая разница».
Когда-то, придя с Иновещания на перестроечное ТВ в 86-м, он совершил телевизионную революцию, не меньше. Телемосты СССР—США с другом Филом Донахью поразили наших людей. В студии «Останкино» с советской стороны на высокой скорости спортивной ходьбой перемещался с микрофоном человек, внешне похожий на ковбоя из голливудских фильмов или сразу на Джеймса Бонда. Он говорил вроде бы по-русски, но с таким мягким американским акцентом, что советские мужчины и женщины выпадали в осадок или впадали в экстаз. Так у нас в эфире еще никто не работал, тем более в прямом.
Мы с ним познакомились в 96-м. Он пригласил в «Останкино» за первое знакомство. Сам жил тогда в Америке, в Нью-Йорке, и прилетел в Москву для съемок двух программ: «Если…» и «Человек в маске». «Если…» считалась специфической передачей на социальные темы. Познер прилетел, уединился в кабинете минут на 40, чтобы подготовиться. Затем вышел к собравшимся зрителям и гостям, свеженький как огурчик, и как ни в чем не бывало стал говорить о труднейших проблемах ЖКХ, будто сидел в них последние тысячу лет. «Вот это профи!» — помню, подумал я.
А «Человек в маске» — он проявлял себя там как тончайший психолог, своими вопросами просто вскрывал человека, причем бережно, нежно, но вскрывал, никуда его герою было не уйти от этого Шерлока Холмса, капитана Мегрэ, мисс Марпл, Порфирия Петровича в одном флаконе: «Вы и убили-с».
Но любовь любовью, а вопросы к Познеру у меня были всегда, и я их задавал. Однажды его пригласили в Высшую школу экономики выступить перед студентами и меня — задать те самые вопросы. Я спросил, почему он оправдывал ввод советских войск в Афганистан; почему в программе «Времена» пиарил перед украинскими выборами только одну сторону — пророссийского Януковича, а о Ющенко ни слова; почему говорил уничижительно о ведущих той легендарной программы «Взгляд»… После этого Владимир Владимирович попросил, чтобы встречу не показывали в онлайн-эфире, а на следующий день позвонил мне и сказал, что разрывает наши отношения.
Познер обиделся. Но это же так прекрасно! Познер человек, не машина, а это звучит гордо. И ничто человеческое… После этого я стал ценить его еще больше.
